Архетип Венеры: Любовь, Красота, Социализация
Ганс Христиан Андерсен, «Дикие лебеди». Сказка.
Далеко-далеко в той стране, куда улетают ласточки, когда у нас настает зима, когда-то жил король. У него было одиннадцать сыновей и одна дочка, Элиза. Одиннадцать братьев-принцев ходили в школу со звездой на груди и саблей на боку, а писали они на золотых досках алмазными грифелями и отлично умели читать и по книжке, и наизусть. Сразу было видно, что это принцы! Сестрица их Элиза сидела на скамеечке из зеркального стекла и рассматривала книжку с картинками, за которую было заплачено полкоролевства.
Да, этим детям жилось куда как хорошо! Только недолго длилось их счастье...
Король, их отец, женился на злой королеве, и она невзлюбила бедных сирот. Им пришлось это почувствовать на себе в первый же день. Когда во дворце шло веселье, и дети затеяли игру в гости, мачеха вместо пирожных и печеных яблок, которые дети обычно получали вдоволь, насыпала им полную чашку песку и сказала, что они могут вообразить, будто это лакомство.
Через неделю она отдала маленькую Элизу на воспитание в крестьянскую семью, жившую в деревне, а потом так наклеветала королю на бедных принцев, что он и видеть их больше не хотел.
- Ну, разлетайтесь на все четыре стороны! - сказала однажды злая королева. - Обратитесь в безголосых птиц и сами о себе позаботьтесь.
Однако она все-таки не смогла причинить им столько зла, сколько хотела: принцы, правда, обратились в птиц, но не в таких, как желала королева, - одиннадцать прекрасных диких лебедей с криком вылетели в окна из дворца и понеслись над парком и лесом.
Было еще раннее утро, когда лебеди подлетели к деревенскому домику, где крепким сном спала их сестрица Элиза. Они летели над крышей, вытягивали свои гибкие шеи и хлопали крыльями, но никто их не услышал и не увидел; так и пришлось им улететь ни с чем. Высоко-высоко взвились они и под самыми облаками полетели к большому темному лесу, что тянулся до самого моря.
В крестьянском домике бедная маленькая Элиза играла зеленым листом, - других игрушек у нее не было. Проткнув в этом листе дырочку, Элиза смотрела сквозь нее на солнце, и ей казалось, будто она видит ясные глаза своих братьев; когда же по ее щечке скользили теплые лучи, она вспоминала, как братья целовали ее.
Дни шли за днями, один похожий на другой. Всякий раз, как ветер колыхал розовые кусты, которые росли возле дома, и шептал розам: «Что может быть красивее вас?» - розы качали головками и говорили: «Элиза красивее». Всякий раз, как в воскресный день старушка читала молитвенник у дверей своего домика, а ветер переворачивал листы и нашептывал книге: «Кто может быть благочестивей тебя?» - книга отвечала: «Элиза благочестивее». И розы и молитвенник говорили сущую правду.
Но вот Элизе минуло пятнадцать лет, и ее отправили домой. Как увидела королева, какой красавицей стала Элиза, разгневалась и возненавидела ее. Она охотно превратила бы падчерицу в дикого лебедя, да не посмела, потому что король хотел видеть свою дочь.
Тогда королева рано утром пошла в мраморную купальню, украшенную роскошными коврами и мягкими шкурами, поймала трех жаб, поцеловала их и сказала первой:
- Прыгни Элизе на голову, когда она войдет сюда, в купальню: пусть она станет такой же тупой, как ты! А ты прыгни Элизе на лоб, - приказала она другой жабе, - пусть она станет такой же безобразной, как ты; тогда и отец родной ее не узнает! Ну а ты прыгни ей на сердце, - шепнула королева третьей жабе, - пусть она озлобится и сама страдает от своей злости!
Сказав это, она бросила жаб в прозрачную воду, и вода мгновенно позеленела. Тогда королева позвала Элизу, раздела ее и приказала ей выкупаться. Элиза погрузилась в воду - и тут одна жаба запуталась у нее в волосах, другая села ей на лоб, а третья на грудь. Но девушка этого даже не заметила; только когда она вышла из бассейна, по воде поплыли три красных мака. Это жабы превратились в маки, полежав у Элизы на голове и груди, а не будь они отравлены поцелуем ведьмы, они сделались бы красными розами. На Элизу колдовство подействовать не могло, так как она была благочестива и невинна.
Увидев это, злая королева натерла Элизу соком грецкого ореха, так что кожа у нее стала темнокоричневой, вымазала ее прелестное личико вонючей мазью и спутала ее чудесные волосы. Теперь красавицу Элизу и узнать было нельзя. Даже король, увидев ее, испугался и не признал в ней своей родной дочери. Да и никто не узнавал Элизы, кроме цепной собаки и ласточек; но ведь они были просто ничтожные твари, и с ними не считались.
Заплакала бедняжка Элиза и вспомнила о своих изгнанных братьях. Удрученная, она тайком ушла из дворца и целый день бродила по полям и болотам, пробираясь к огромному лесу. Она и сама хорошенько не знала, в какую сторону идти, но так стосковалась по братьям, которых тоже выгнали из родного дома, что решила найти их во что бы то ни стало.
Не успела Элиза углубиться в лес, как совсем стемнело, и она заблудилась. Тогда девушка улеглась на мягкий мох и, помолившись, положила голову на пень. В лесу было тихо и тепло; в траве, как зеленые блуждающие огоньки, мелькали сотни светлячков, и когда Элиза слегка задела ветку кустика, на землю звездным дождем посыпались блестящие искры.
Всю ночь Элиза видела во сне братьев. Снилось ей, будто все они опять стали детьми, играли вместе, писали грифелями на золотых досках и рассматривали чудеснейшую книжку с картинками, которая стоила полкоролевства. Но теперь они писали не черточки и нулики, как прежде, - нет, они рассказывали обо всем, что видели и пережили. А картинки в книжке были живые: нарисованные птицы пели, люди соскакивали со страниц и разговаривали с Элизой и ее братьями. И всякий раз, как она переворачивала страницу, рисунки прыгали на свои места, чтобы не перепутаться.
Когда Элиза проснулась, солнце поднялось уже высоко. Его не было видно за густой листвой, но лучи его протянулись над верхушками высоких деревьев, как золотистая ткань. Растения благоухали, птички подлетали к Элизе так близко, что казалось - вот-вот сядут к ней на плечи. Она услыхала плеск воды: это несколько родников, слившись вместе, образовали водоем с чудесным песчаным дном. Правда, вокруг него разрослись кусты, но в одном месте олени проделали для себя в этой изгороди широкий проход, и Элиза смогла по нему спуститься к водоему. Вода в нем была так прозрачна, что, если бы ветер не шевелил ветвей, деревья и кусты можно было бы принять за нарисованные, - так ясно отражался в зеркале вод каждый листик, и освещенный солнцем и прятавшийся в тени.
Элиза даже испугалась, когда увидела в воде свое лицо - такое оно было черное и безобразное; но стоило ей зачерпнуть воды и ополоснуть глаза и лоб, как ее нежная кожа опять засияла белизной. Тогда Элиза разделась, вошла в свежую чистую воду и снова стала такой красавицей королевной, какой во всем свете не сыскать.
Одевшись, она заплела в косу свои длинные волосы и подошла к журчащему источнику.
Зачерпнув рукой воды, она выпила ее и побрела дальше по лесу, сама не зная куда и думая о своих братьях. Увидев дикую яблоню, ветви которой гнулись от тяжести плодов, Элиза съела несколько яблок, а утолив голод, подперла ветви шестами и пошла вглубь леса. Там была такая тишина, что девушка слышала свои собственные шаги, слышала даже шуршанье каждого сухого листика, попавшего ей под ноги. Ни одна птичка не залетала в эту глушь, ни один солнечный луч не мог проникнуть в темную чащу. Огромные деревья с высокими стволами стояли, почти соприкасаясь, и когда Элиза смотрела прямо перед собой, ей чудилось, будто дорогу ей преграждает частокол. Никогда еще девушка не чувствовала себя такой одинокой.
А ночь была темная-темная! Во мху не светилось ни одного светлячка. Печальная Элиза улеглась на траву; и вдруг ей почудилось, будто ветви над нею раздвинулись и на нее глядят кроткие божьи очи, а из листвы выглядывают маленькие ангелочки. Проснувшись утром, она и сама не знала, было ли то во сне, или наяву.
Элиза пошла дальше в лес, и вот ей повстречалась старушка с корзинкой в руках. В корзинке были ягоды, и старушка угостила ими девушку, а та спросила, не проезжали ли тут по лесу одиннадцать принцев.
- Нет, - ответила старушка, - но вчера я видела, как здесь по реке плыли одиннадцать лебедей в золотых коронах, - и она повела Элизу к обрыву над рекой.
На обоих ее берегах росли деревья, протянувшие друг другу длинные густолиственные ветви. Некоторым деревьям было трудно сплести свои ветви с ветвями собратьев, стоявших на другом берегу, и они так вытянулись над водой, что корни их вылезли из земли, - таким образом, они все-таки добились своего.
Простившись со старушкой, Элиза пошла к устью реки, впадающей в открытое море.
И вот молодая девушка увидела прекрасное безбрежное море, но не видно было на нем ни одного паруса, не было и лодочки, на которой она могла бы пуститься в дальнейший путь. Берег был усыпан камешками. Море выбросило их на сушу и так отшлифовало, что они сделались совсем круглыми. Да и остальные выброшенные морем предметы - стекло, железо, крупные камни - тоже носили на себе следы морских волн, а ведь вода была мягче нежных рук девушки.
Увидела все это Элиза и подумала: «Волны неустанно катятся одна за другой и сглаживают острые края и углы даже у самых твердых предметов. Буду же и я трудиться неустанно! Спасибо вам за науку, светлые, быстрые волны. Сердце говорит мне, что когда-нибудь вы отнесете меня к моим милым братьям».
Но вот девушка заметила на выброшенных морем водорослях одиннадцать белых лебединых перьев, собрала их и связала в пучок. На перьях еще блестели светлые капли - росы или слез, кто знает! Пустынно было на берегу, но Элиза не скучала: ведь море то и дело менялось, и за несколько часов тут можно было увидеть больше, чем на берегу пресного озера за целый год. Надвигалась большая черная туча, а море как будто говорило: «Я тоже могу почернеть!» - и начинало бурлить, волноваться, покрываться белыми гребешками, если же по небу плыли розовые облака, а ветер утихал, море напоминало лепесток розы. Оно то белело, то становилось зеленым, но, каким бы спокойным оно ни казалось вдали, на берег непрестанно набегали легкие волны, и вода тихо вздымалась, словно грудь спящего ребенка.
Когда солнце стало заходить, Элиза вдруг увидела вереницу диких лебедей в золотых коронах. Их было одиннадцать, и летели они к берегу один за другим, вытянувшись длинной белой лентой. Заметив их, Элиза взбежала на обрыв и спряталась за куст, а лебеди, хлопая своими большими белыми крыльями, опустились на землю неподалеку.
В ту самую минуту, как солнце скрылось, лебеди сбросили свое оперение и превратились в одиннадцать красавцев принцев, братьев Элизы. Девушка громко вскрикнула, она сразу узнала их: хотя они очень изменились - сердце подсказало ей, что это ее братцы. Она бросилась их обнимать, называя каждого по имени, а они тоже очень обрадовались, узнав свою младшую сестрицу, которая теперь выросла и так похорошела. Все они то смеялись, то плакали, рассказывая друг другу, как жестоко поступила с ними мачеха.
- Мы, братья, - сказал самый старший, - летаем дикими лебедями весь день, пока солнце на небе. Когда же оно заходит, мы опять принимаем человеческий образ. Поэтому во время заката мы всегда должны быть на земле, - ведь случись нам превратиться в людей, когда мы летим над облаками, мы тотчас же упали бы со страшной высоты. Живем мы не здесь, а в далекой заморской стране, очень красивой. Но чтобы добраться до нее, нужно переплыть через море, а по пути нет ни одного острова, где мы могли бы переночевать. Только в самой середине моря над водой поднимается небольшой одинокий утес, на котором мы можем держаться, лишь тесно прижавшись друг к другу. Если море бушует, брызги летят у нас над головой, однако мы благодарим судьбу и за это пристанище. Мы ночуем там, в человеческом облике, и не будь этого утеса, нам никогда бы не удалось навестить свою милую родину. Лишь раз в году можем мы прилетать сюда, выбрав для перелета самые длинные летние дни. Мы проводим здесь одиннадцать дней и часто летаем над тем большим лесом, - оттуда виден дворец, где мы родились и где живет наш отец, и колокольня церкви, близ которой покоится наша мать. Тут даже кусты и деревья словно родные нам; по равнинам, как в дни нашего детства, бегают дикие лошади, а углежоги по-прежнему поют те самые песни, под которые мы когда-то плясали. Тут наша родина, к ней тянется сердце, и здесь мы нашли тебя, милая, дорогая сестричка. Еще два дня мы пробудем здесь, а затем придется нам улететь за море, в чудесную, но чужую страну! Но мы не сможем взять тебя с собою. Ведь у нас нет ни корабля, ни лодки.
- Как бы мне расколдовать вас! - твердила братьям сестра.
Так они проговорили почти всю ночь и задремали только перед рассветом.
Элиза проснулась от шума лебединых крыльев. Братья ее опять превратились в птиц и большими кругами уходили в вышину; вскоре они совсем скрылись из виду. С Элизой остался только младший брат. Лебедь положил голову к ней на колени, а она гладила и перебирала его белые перышки.
Целый день провели они вдвоем, а к вечеру снова прилетели остальные, и, когда солнце село, все снова приняли человеческий облик.
- Завтра мы улетим отсюда и вернемся не раньше будущего года, - сказал младший брат, - но тебя не покинем здесь. Хватит ли у тебя мужества улететь с нами? Сейчас, когда я снова человек, руки мои достаточно сильны, чтобы пронести тебя по всему лесу, - так неужели же мы все не сумеем перенести тебя через море на наших крыльях?
- Да, возьмите меня с собой! - воскликнула Элиза.
Всю ночь они плели сетку из гибкого лозняка и камыша. Сетка вышла большая и прочная, и Элиза легла на нее. А на восходе солнца братья превратились в диких лебедей, подняли сетку клювами и вместе с милой сестрицей, еще спавшей сладким сном, взвились к облакам. Солнце светило ей прямо в лицо, поэтому один лебедь летел над ее головой, чтобы защищать ее от солнечных лучей своими широкими крыльями.
Они были уже далеко от суши, когда Элиза проснулась. Ей почудилось, будто она все еще видит сон, - так странно было лететь над морем. Возле нее лежала веточка с чудесными спелыми ягодами и пучок вкусных кореньев. Все это раздобыл и положил в сетку младший брат. Элиза благодарно улыбнулась ему, догадавшись, что это он летит над нею и защищает ее от солнца своими крыльями.
Лебеди летели так высоко, что первый корабль, который они увидели на море, показался им плывущей по воде белой чайкой. В небе позади них громоздилось огромное облако - прямо гора! - и на нем Элиза увидела движущиеся исполинские тени одиннадцати лебедей и свою собственную. Вот была картина! Более красивой ей еще не приходилось видеть! Но по мере того как солнце поднималось выше, облако отставало от лебедей, а тени мало-помалу исчезали.
Целый день летели лебеди с быстротой стрелы, пущенной из лука, но все-таки медленней обычного, они ведь несли сестру! День стал склоняться к вечеру, поднялся встречный ветер. Элиза со страхом следила за солнцем - оно опускалось все ниже, а одинокого морского утеса все еще не было видно. Вдруг ей показалось, что лебеди как-то судорожно машут крыльями. «Ах, ведь это по моей вине они не могут лететь быстрее! - подумала она. - Зайдет солнце, они превратятся в людей, упадут в море и утонут!» Черная туча все приближалась; сильные порывы ветра предвещали бурю; облака сгрудились в грозный свинцовый вал, катившийся по небу; молния сверкала за молнией, а утес все не показывался.
Но вот солнце уже почти коснулось воды. Сердце Элизы затрепетало, а лебеди вдруг полетели вниз с неимоверной быстротой. Девушка уже подумала, что они падают, но нет, они еще летели. Лишь тогда, когда солнце наполовину скрылось под водой, Элиза увидела внизу маленький утес, величиной не больше тюленя, высунувшего голову из воды. Солнце угасало быстро, вот оно стало казаться всего лишь звездочкой; но лебеди уже опустились на камни. И в этот миг солнце погасло, как последняя искра догоревшей бумаги. Элиза увидела вокруг себя братьев. Все они стояли рука об руку, едва умещаясь на крошечном утесе. Море билось о камень, обрушиваясь на них дождем брызг, небо пылало от молний, удар за ударом грохотали громовые раскаты, но сестра и братья держались за руки и пели псалом, черпая в нем утешение и мужество.
На заре буря улеглась и небо прояснилось.
С восходом солнца лебеди вместе с Элизой полетели дальше. На море еще было волнение, и они видели с высоты, как плывут по темно-зеленой воде клочья белой пены, словно необозримая стая лебедей.
Когда солнце поднялось выше, Элиза увидела перед собой как бы повисшую в воздухе гористую страну со сверкающими снежными вершинами. Среди гор широко раскинулся замок, опоясанный воздушными колоннадами, ниже колыхались пальмовые леса и невиданные цветы величиной с мельничные колеса. Элиза спросила, не в эту ли страну они летят, но лебеди сказали: «Нет, это волшебный, вечно меняющийся облачный замок Фа-га-Морганы, в который никто не может проникнуть». Элиза опять устремила глаза на замок, но вдруг горы, леса и замок рухнули, и на их месте появились двадцать совершенно одинаковых величественных церквей с колокольнями и стрельчатыми окнами. Девушке почудилось даже, будто она слышит звуки органа, но это шумело море. Церкви, казалось, были совсем близко, но вот они превратились в целую флотилию. Корабли плыли прямо под летящими лебедями, и когда Элиза вгляделась, она поняла, что это не корабли, а просто туман, поднявшийся над морем. У нее на глазах одна картина сменяла другую, пока, наконец, не показалась долгожданная земля - та, куда они летели. Элиза увидела прекрасные горы, кедровые леса, города и замки. Задолго до захода солнца лебеди опустили сестру на скалу, перед большой пещерой, которая казалась увешанной вышитыми коврами - так обросла она нежно-зелеными ползучими растениями.
- Посмотрим, что тебе здесь приснится ночью! - сказал младший брат, показывая сестре ее спальню.
- Ах, если бы я узнала во сне, каким образом можно расколдовать вас! - сказала она; и эта мысль уже не выходила у нее из головы.
Элиза стала усердно молиться и молилась даже во сне. И вот ей приснилось, будто она летит высоко-высоко по поднебесью к замку Фата-Морганы и встречать ее выходит сам хозяйка - фея. Она светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожа на ту старушку, которая дала Элизе ягод в лесу и рассказала ей о лебедях в золотых коронах.
- Твоих братьев можно спасти, - сказала фея, - но хвати " ли у тебя на это мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежнь рук, а шлифует камни. Но ей не больно, как будет больно твои пальцам: у воды нет сердца, а твое станет изнывать от страха муки. Видишь, у меня в руках крапива? Такой крапивы много возле твоей пещеры; и только такая, да еще та, что растет на кладбищах, может тебе пригодиться - запомни это! Ты нарвешь этой крапивы, хотя руки твои покроются волдырями от ожогов, потом разомнешь ее ногами, а из полученного волокна ссучишь нити. Из них ты сплетешь одиннадцать кольчуг с длинными рукавами и набросишь их на лебедей. Тогда рассеются колдовские чары. Но помни, что с той минуты, как ты начнешь свою работу, и до тех пор, пока ее не окончишь, ты не должна говорит ни слова, хотя бы работать тебе пришлось долгие годы. Перво же слово, которое сорвется у тебя с губ, смертельным кинжало пронзит сердца твоих братьев. Их жизнь будет висеть на кончике твоего языка! Помни же об этом! - И фея притронулась к ее руке жгучей крапивой.
Элиза почувствовала боль, как от ожога, и проснулась. Было уже совсем светло, и она увидела, что рядом с нею лежит крапива, точь-в-точь такая, как та, которая ей приснилась. Элиза обрадовалась и вышла из пещеры, чтобы немедля приняться за работу.
Она рвала злую, жгучую крапиву, и нежные руки ее покрывались крупными волдырями; но девушка мужественно переносила боль, думая об одном: «Только бы удалось спасти милых братьев!» Потом она размяла крапиву голыми ногами и стала сучить зеленое волокно.
С заходом солнца явились братья и очень испугались, обнаружив, что их сестра онемела. Сначала они подумали, что это новое колдовство злой мачехи, но, увидев ожоги на руках Элизы, поняли, сто она стала немой ради их спасения. Младший брат заплакал; слезы его лились ей на руки, и там, куда падала слеза, исчезали жгучие волдыри, и утихала боль.
Всю ночь провела девушка за работой, не помышляя об отдыхе, - ей хотелось поскорее расколдовать своих милых братьев. Весь следующий день, пока лебеди летали, она сидела одна, но никогда еще, казалось ей, время не проходило так быстро. Одна кольчуга была уже готова, и девушка принялась за следующую, как вдруг в горах затрубили охотничьи рога. Элизе стало очень страшно; а звуки все приближались, и вскоре раздался лай собак. Испуганная девушка скрылась и пещеру, связала всю собранную крапиву в снопик и села на него.
В этот миг из-за кустов выпрыгнула большая собака, за ней другая и третья. Они громко лаяли и бегали вокруг нее.
Вскоре у пещеры собрались все охотники. Самый красивый из них - это был здешний король - подошел к Элизе. В жизни он не встречал такой красавицы!
- Как ты попала сюда, прелестное дитя? - спросил он, но 'Элиза только покачала головой, - она не смела ни слова вымолвить, потому что от ее молчания зависели жизнь и спасение ее братьев, - а руки спрятала под передник, чтобы король не заметил ожогов.
- Пойдем со мной! - сказал он. - Здесь тебе нельзя оставаться. Если ты так же добра, как красива, я наряжу тебя в шелк и бархат, увенчаю золотой короной и возьму к себе; ты будешь жить в лучшем из моих дворцов. - И он посадил ее на седло перед собой. Элиза плакала и ломала руки, но король сказал: - Я только хочу твоего счастья. Когда-нибудь ты сама поблагодаришь меня.
И король помчал ее куда-то в горы, а охотники скакали следом.
На закате они увидели колокольни и купола великолепного города - то была столица. Король привел Элизу во дворец. Там в высоких мраморных покоях журчали фонтаны, все стены и потолки были украшены живописью. Но Элиза ни на что не смотрела, только плакала и тосковала. Безучастно отдалась она в руки служанок, а те облекли ее в королевские одежды, вплели ей в волосы жемчужные нити и натянули тонкие перчатки на ее обожженные пальцы.
Роскошные уборы так шли к Элизе, она была в них так ослепительно хороша, что все придворные склонились перед нею, а король объявил ее своей невестой, хотя архиепископ и покачивал головой, нашептывая королю, что лесная красавица, должно быть, ведьма, потому что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.
Король, однако, не стал его слушать, - он подал знак музыкантам и велел уставить стол изысканными блюдами, потом приказал красавицам девушкам танцевать вокруг Элизы и повел ее по благоухающим садам в великолепные покои. Но она ни разу не улыбнулась; казалось, в глазах ее навсегда застыла тоска. И вот король открыл дверцу в маленькую комнату, смежную со спальней. Эта комнатка была вся увешана дорогими зелеными коврами и напоминала ту лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу здесь лежала охапка крапивного волокна, а под потолком висела сплетенная Элизой кольчуга, - все это, как диковинку, захватил с собой один из охотников.
- Здесь ты можешь вспоминать свою родную пещеру! - сказал король. - А вот и твоя работа: может быть, тебе когда-нибудь захочется развлечься ею, укрыться от пышной придворной жизни в воспоминаниях о прошлом.
Увидев свою любимую работу, Элиза улыбнулась и покраснела: она подумала о спасении братьев и поцеловала руку у короля, а он прижал девушку к сердцу и велел звонить в колокола по случаю предстоящей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевской невестой.
Архиепископ продолжал наговаривать королю на Элизу, но злые речи не доходили до его сердца, и свадьба состоялась. Сам архиепископ должен был возложить корону на голову невесты, и он умышленно надвинул ей на лоб тесный золотой обруч так, чтобы ей стало больно. Но сердце Элизы еще больнее сжимал другой «обруч» - тревога за братьев, и она не чувствовала телесной боли. Губы ее были по-прежнему сжаты, - ведь вымолви она хоть слово, братья-лебеди лишились бы жизни! - зато в глазах ее светилась горячая признательность к доброму, красивому королю, который всячески старался доставить ей удовольствие. С каждым днем она привязывалась к нему все больше и больше. О! Если б только она могла ему довериться - поведать о своих страданиях! Но, увы, она должна была хранить молчание и молча закончить свою работу. По ночам она выскальзывала из королевской спальни, прокрадывалась в свою комнатку, похожую на пещеру, и там плела одну кольчугу за другой; когда же она начала плести седьмую, запасы крапивного волокна кончились.
Элиза не сомневалась, что такую крапиву можно найти на кладбище; но ведь она должна была рвать ее своими руками. Как же быть?
«О, что значит боль в пальцах по сравнению с мукой, терзающей мое сердце! - думала Элиза. - Я должна решиться! Господь не оставит меня!»
Сердце ее так сжималось от страха, когда она лунной ночью пробиралась в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище, как будто она шла на преступление.
И вдруг она увидела, что на одной широкой могильной плите собрались в кружок ведьмы. Безобразные старухи сбросили с себя лохмотья, точно перед купаньем, и костлявыми пальцами разрывали свежие могилы, вытаскивали оттуда покойников и грызли их мясо. Элизе волей-неволей пришлось пройти мимо них, и ведьмы бросали на нее злобные взгляды; но она все-таки набрала крапивы и отнесла ее домой, во дворец.
В ту ночь ее видел только архиепископ: он бодрствовал, пока другие спали. Теперь он убедился, что был прав, когда подозревал королеву. «Значит, она и в самом деле ведьма, - думал он, - потому-то она и сумела околдовать короля и весь парод».
Когда король пришел в исповедальню, архиепископ рассказал ему и о своих подозрениях и о том, что видел ночью. Но как только злые слова сорвались у него с языка, изображения святых на стене зашевелились и стали качать головой, точно хотели сказать: «Ложь! Элиза невинна!» Однако архиепископ истолковал это по-своему: неодобрительно качая головой, он сказал, что святые свидетельствуют против королевы. Две крупные слезы покатились по щекам короля - в сердце его закралось сомнение. Ночью он только притворился, что спит, но ему было не до сна. И вот он увидел, что Элиза встала и вышла из спальни, - он пошел следом за женой и видел, как она скрылась в свою комнату.
В следующие ночи повторилось то же самое.
Король с каждым днем становился все мрачнее. Это заметила и Элиза, но не догадалась, почему он мрачен. А сердце ее ныло от страха и жалости к братьям, и на королевский шелк и бархат катились горькие слезы, блестевшие, как алмазы, а люди при виде богатых уборов своей королевы завидовали ей.
Тем временем работа приближалась к концу, недоставало лишь одной кольчуги, но тут у Элизы опять не хватило волокна, нужно было в последний раз сходить на кладбище, чтобы добыть еще несколько пучков крапивы. Она с ужасом думала о пустынном кладбище и страшных ведьмах, но решимость ее спасти братьев была непоколебима.
И вот Элиза отправилась в путь. Король с архиепископом пошли за ней и заметили, что она скрылась за кладбищенской оградой. Подойдя к ограде, они увидели ведьм, видевших на могильных плитах, как видела их и Элиза, и король в ужасе отвернулся: ведь среди этих ведьм находилась и та женщина, чья голова только что покоилась на его груди!
- Пусть ее судит народ! - сказал он.
И народ вынес приговор: сжечь Элизу на костре.
Из роскошных королевских чертогов Элизу перевели в мрачное сырое подземелье с железными решетками на окнах, в которые со свистом врывался ветер. Вместо бархатного одеяла и шелковых простыней бедняжке дали постель из крапивы; изголовьем ей должна была служить охапка, набранная ночью на кладбище, а сплетенные ею жесткие кольчуги - подстилкой и одеялом. Но для нее это был такой дорогой подарок, что дороже его и быть не могло, и она вновь принялась за работу. С улицы доносились песни мальчишек, высмеивающих «ведьму», ни од душа не сказала ей слова утешения и сочувствия.
Вечером у решетки зашумели лебединые крылья: это младший брат нашел сестру. Она громко зарыдала от радости, хоть знала, что жить ей осталось всего лишь ночь. Зато работа е подходила к концу, а брат был с нею.
Исполняя обещание, данное королю, архиепископ пришел провести с узницей ее последние часы, но она, покачав головой, знаками и взглядом попросила его уйти, - ей необходимо было кончить свою работу в эту ночь, иначе все оказалось бы напрасным - все ее страдания, слезы и бессонные ночи! Архиепископ ушел, понося ее бранными словами, но бедняжка Элиза знала, что она невинна, и продолжала работать.
Стараясь помочь ей хоть немножко, мышки, шмыгавшие по полу, стали подносить к ее ногам разбросанные стебли крапивы, а дрозд, сидевший за решетчатым окном, всю ночь распевал свои самые веселые песни, чтобы ее приободрить.
На рассвете, за час до восхода солнца, у дворцовых ворот появились все одиннадцать братьев Элизы и потребовали, чтобы их впустили к королю. Им ответили, что это невозможно: король еще спит, и никто не смеет его беспокоить. Они продолжали просить, потом стали угрожать. Явилась стража, а затем и сам король вышел узнать, что случилось. Но в эту минуту взошло солнце, и братья исчезли, а над дворцом взвились одиннадцать диких лебедей.
Народ валом валил за город посмотреть, как будут сжигать ведьму. Жалкая кляча везла телегу, в которой сидела Элиза. На бедняжку накинули плащ из грубой мешковины, ее чудесные длинные волосы разметались по плечам, в лице не было ни кровинки, губы тихо шевелились, а пальцы плели и плели крапивное волокно, даже перед казнью не выпускала она из рук начатой работы. Десять кольчуг лежали у ее ног совсем готовые, одиннадцатую она плела.
Толпа глумилась над нею:
- Посмотрите на ведьму! Ишь бормочет! Небось не молитвенник у нее в руках - нет, все возится со своими колдовскими штуками! Отнимем-ка их да разорвем в клочки!
И все теснились вокруг Элизы, грозя вырвать из ее рук работу. Вдруг прилетели одиннадцать белых лебедей, сели по краям телеги и, загородив сестру, шумно захлопали могучими крыльями. Испуганная толпа отступила.
- Это знамение небесное! Она невинна! - шептали многие, но громко сказать это боялись.
Палач хотел было уже схватить Элизу за руки, но она поспешно набросила на лебедей все одиннадцать кольчуг, и сейчас же перед нею предстали одиннадцать красавцев принцев, только у младшего вместо одной руки было лебединое крыло: Элиза не успела доплести последнюю кольчугу - в ней не хватало рукава.
- Теперь я могу говорить! - сказала она. - Я невинна!
И народ, видевший все, что произошло, склонился перед нею, как перед святой, но она, лишившись чувств, упала в объятия братьев, сломленная долгим напряжением, страхом и страданием.
- Да, она невинна! - проговорил старший брат и рассказал обо всем, что с ними произошло. И пока он говорил, в воздухе распространилось благоухание, точно от множества роз: это все поленья в костре пустили корни и ростки, так что костер превратился в высокую благоухающую изгородь, всю усыпанную красными розами. Между ними сверкал, как звезда, ослепительно белый цветок. Король сорвал его, положил на грудь Элизы, и она очнулась, умиротворенная и счастливая.
Все церковные колокола зазвонили сами собой, птицы целыми стаями стали слетаться на звон, и ко дворцу потянулось такое пышное свадебное шествие, какого не видел еще ни один король!