Архетип Плутона: Ужасное  Непостижимое Бесконечное

Выдержка из главы «VI.ПРОБЛЕМА ДОБРА И ЗЛА» книги Станислава Грофа «Космическая игра» 

ОДНО ВО МНОГОМ, МНОГОЕ В ОДНОМ

Всякая попытка применить этические ценности к процессу космического творения должна учитывать один важный факт. Согласно прозрениям, описанным в этой книге, все воспринимаемые нами во вселенной границы произвольны и в конечном счете иллюзорны. По своей глубочайшей природе весь космос является единичной сущностью невообразимых размеров — Абсолютным Сознанием. Все роли в космической драме исполняет один-единственный актер, о чем и говорит прекрасное стихотворение вьетнамского буддийского учителя Тхить Нят Ханя «Зовите меня моими истинными именами» («Call Me By My True Names»).

Не говорите, что я завтра уйду,
ибо и сегодня я все еще прихожу.

Глубже всмотритесь, ведь я прихожу каждый миг,
чтобы почкою стать на весеннем побеге,
крошечной птичкой с хрупкими крыльями
и песнь свою спеть в новом гнезде,
чтобы стать гусеницей в сердцевине цветка
или драгоценностью, что таит себя в камне.

Я все еще прихожу, чтоб смеяться и плакать,
чтоб испытывать страх и лелеять надежду,
Ритм моего сердца — это смерть и рождение
всего, что живет.

Я мушка-однодневка, возникающая из куколки
на речной глади,
и я же — птица, что с наступлением весны
прилетает, чтобы съесть эту мушку.

Я лягушка, радостно плавающая
в чистой воде пруда,
и я же — уж, что съедает лягушку,
бесшумно приблизившись к ней.
Я дитя Уганды — кожа да кости,
мои ноги тонки, как побеги бамбука,
и я же — торговец оружием,
продающий Уганде то, что несет смерть.

Я двенадцатилетняя девочка в маленькой лодке,
Над нею надругался морской пират —
и она бросилась в пучину океана.
И я же — пират,
и сердце мое все еще не способно понимать и любить.

Я член Политбюро,
в руках моих сосредоточена власть,
и я же — человек,
который вынужден отдавать свой кровный долг
согражданам, медленно умирая на каторге.

Моя радость подобна весне,
вместе с ней распускаются цветы
на всех тропинках жизни.
Боль моя подобна реке слез,
переполняющей все четыре океана.

Пожалуйста, зовите меня моими истинными именами —
Тогда я смогу одновременно услышать свой плач и свой смех.
Тогда я смогу узреть, что мои боли и радости суть одно.

Пожалуйста, зовите меня моими истинными именами —
Тогда я смогу пробудиться, и врата моего сердца,
врата сострадания
будут открыты всегда.

Во всех ситуациях, где присутствует элемент зла, например ненависть, жестокость, насилие, лишение и страдание, творческий принцип играет в сложную игру сам с собой. Агрессор тождествен своей жертве, диктатор — угнетенному, насильник — изнасилованному, убийца — убитому. Больной, зараженный инфекцией, не отличатся ни от бактерий, проникших в его организм и вызвавших заболевание, ни от врача, который лечит его антибиотиками, чтобы устранить инфекцию.

Адольф Вильям Бугро
Данте и Вергилий в аду, 1850

Яркой иллюстрацией ошеломительного осознания нашей сущностной тождественности космическому разуму служит выдержка из описания сеанса с Кристофером Бахом, профессором философии и религиоведения.

«На передний план мало-помалу выдвинулась тема секса. Сначала секс возник в своей приятной форме, как обоюдное наслаждение и эротическое удовлетворение, но вскоре перешел в агрессивную форму, приняв вид насилия, подавления, травмы и боли. Силы сексуальной агрессии стали проникать и в смежные сферы человеческой жизни. Я стоял лицом к лицу с этими жестокими силами, заслоняя собой ребенка. Я пытался защитить ребенка от этих сил, не допустить, чтобы они настигли его. Мой ужас возрос, когда ребенок превратился в мою трехлетнюю дочку. Это была и она, и все дети мира сразу.

Я продолжал защищать свою дочь, пытаясь сдержать натиск надвигающейся силы, и все же знал, что в конечном итоге мои попытки закончатся провалом. Чем дольше я удерживал эти силы, тем мощнее они становились. Здесь «я» было не просто моим личным «я», в нем присутствовали «я» многих тысяч людей. Ужас был неописуем. Оглядываясь назад, я ощущал поле, создаваемое испуганным невинным существом, но вот добавился еще один элемент — мотив мистических объятий. На ребенка наложился образ Первичной Женственности, самой Богини-Матери. Она манила меня к себе, чтобы я обнял ее, и я инстинктивно знал, что нигде больше не найду такого упоения, как в ее объятиях.

Удерживая могучий сексуальный натиск, я удерживал себя и от мистических объятий Богини, ибо, несмотря на сладостные обещания искупления, я не мог изнасиловать и убить собственного ребенка. Это безумие нарастало до тех пор, пока я не повернулся лицом к своей жертве. Все еще сдерживая ужасный натиск сил, толкающих на убийство, я теперь стоял перед своей жертвой и разрывался между страстью и защитой. Моей жертвой одновременно была собственная дочь, беспомощная, невинная и хрупкая, и Изначальная Женщина, приглашающая меня к половому акту космических масштабов».

После долгой мучительной битвы с ужасным натиском импульсов насилия Крис стал мало-помалу уступать, позволяя им себя проявить. Мучительная ситуация разрешилась, когда он сумел обнаружить, что за отдельными лицами, участвующими в этих сценах насилия, стояла одна и та же сущность — он сам как творческий принцип.

«При всем моем упорном сопротивлении меня тянуло выпустить ярость на свободу. В ужасе и слепой жажде я начал нападать, насиловать, убивать, продолжая в то же время изо всех сил бороться с происходящим. Эта борьба выводила меня на все более глубокие уровни интенсивности до тех пор, пока вдруг что-то не распахнулось и я не пришел к ошеломительному осознанию, что, оказывается, я убиваю и насилую себя самого. Это открытие таило в себе множество измерений и тем привело меня в замешательство. Интенсивная борьба подвела меня к некоему переломному моменту, где я внезапно постиг, что являюсь одновременно убийцей-насильником и жертвой. Эмпирически я понял, что мы — одно. Глядя в глаза своей жертвы, я обнаружил, что смотрю в глаза себе самому, и в слезах повторял: «Я же это делаю самому себе!»

Это была не кармическая инверсия, не переключение в прежнюю жизнь, где жертва и злодей поменялись местами. Скорее это был квантовый переход на эмпирический уровень, где все двойственности растворялись в едином всеохватном потоке. Это «я», которым я теперь стал, никоим образом не было моим личным, но являло собой единство, лежавшее в основе всего и включавшее всех людей. Охватывая весь человеческий опыт, оно было коллективным и в то же время крайне простым и неразделенным. Я был одно. Я был агрессором и жертвой, насильником и изнасилованным, убийцей и убиенным. Я делал все это с самим собой. На протяжении всей истории я делал это с самим собой.

Боль человеческой истории была моей болью. Там не было жертв, помимо меня. Ничего не происходило вне меня: все происходило во мне и со мной. Я был в ответе за все, что переживал, за все, что когда-либо происходило. Я смотрел в лицо своему творению. Я делал это. И делаю. Таков мой выбор. Я сам решил создать все эти ужасные миры».